Леонид Филатов



В пятнадцать лет, продутый на ветру

Газетных и товарищеских мнений,

Я думал: «Окажись, что я не гений, -

Я в тот же миг от ужаса умру!..»



Садясь за стол, я чувствовал в себе

Святую безоглядную отвагу,

И я марал чернилами бумагу,

Как будто побеждал ее в борьбе!



Когда судьба пробила тридцать семь

И брезжило бесславных тридцать восемь,

Мне чудилось – трагическая осень

Мне на чело накладывает тень.



Но, точно вызов в суд или в собес,

К стеклу прижался желтый лист осенний,

И я прочел на бланке: «Ты не гений!» -

Коротенькую весточку с небес.



Я выглянул в окошко – ну нельзя ж,

Чтоб в этот час, чтоб в этот миг ухода

Нисколько не испортилась погода,

Ничуть не перестроился пейзаж!



Все было прежним. Лужа на крыльце.

Привычный контур мусорного бака.

И у забора писала собака

С застенчивой улыбкой на лице.



Все так же тупо пялился в окно

Знакомый голубь, важный и жеманный…

И жизнь не перестала быть желанной

От страшного прозренья моего!..



1984

Вот улетишь



Вот улетишь, парус наладишь.

Врач был латыш - светлый, как ландыш.

Сложим вот так белые руки.

Жизнь не берет нас на поруки.



Ангел стоял возле кровати,

Как санитар в белом халате.

Август стоял прямо над моргом,

Август дышал солнцем и морем.



Я уплывал в белой сирени. У трубачей губы серели.

Это опять мамина странность. Я же просил - без оркестрантов.



А над Москвой трубы дымили.

Стыл ипподром в пене и мыле.

В тысячный раз шел образцово

Детский спектакль у Образцова.



И притомясь, с летней эстрадки,

Мучали вальс те оркестранты.

Чей это гнев, или немилость?

В мире ничто не изменилось...



Я уплывал в белой сирени. У трубачей губы серели.

Это опять мамина странность. Я же просил - без оркестрантов.



Л. Филатов

СветЛанка

грустно

Все уходят, все мы там будем.



Надеюсь, в мире лучшем...